– Хоть! Хоть, собаки! Хоть, Жулик! Хо… – пронзительный клич Ати смолк в метели, как будто захлопнулась чья-то огромная пасть.

Оставшийся на месте фонарь равнодушно освещает беснующийся за окном снег. Словно сумасшедшая прачка с огромной силой выкручивает, а потом рвет на части белые кружевные полотна.

– Кликнула своих собак и умчалась в ночь, неизвестно куда! – задыхаясь, едва выговорил ввалившийся в кухню Фрол. Вместе с ним в теплое душное пространство влились запахи навоза, размятой кожи и холодной воды. – От бисова дочь! Не найдешь ведь теперь, следы мигом заметает…

Степан выругался грязно, как ругаются городские мастеровые.

Лукерья неодобрительно поджала губы.

– Девочка на собаках? Хозяйская дочка?! Кто ж ее пустил?! – вылупил глаза Антип, незнакомый с усадебными обычаями Синих Ключей. – И куда же она?..

– Что делать-то? – спросила Феклуша и спрятала руки под фартук.

– Надо поднимать всех, – отчужденно, глядя куда-то в угол, сказала Настя. – Верхами, цепью, как барышню когда-то искали, когда она в лес сбежала. Если с ее Атькой чего недоброе случится, она нам не простит и всех без пропуску со свету сживет. Я знаю.

– Ты, Степка, к Мартыну езжай, – продышался наконец старый конюх. – У него собаки след обучены брать. Факелы в сарае должны быть, с бала остались. Грунь, ты чего мычишь?

– Голубку, – обуздав волнение, почти членораздельно выговорила спустившаяся со второго этажа Агриппина. – Голубку выпустите сейчас. Она не хуже собаки следы различает. Я с ней пойду. Ты, Фёкла, с Капки глаз не спускай, в лесу от тебя проку нет.

Когда порядок действий определился, всем стало легче.

Ветеринар с агрономом повели через парк редкую цепь перекликающихся между собой слуг с горящими факелами. Антип выпил еще полстакана водки, доел щи и присоединился к остальным. Двигались страшно медленно – глубокий снег и ветер затрудняли продвижение почти до его невозможности.

Похожие на призраков, ни на что не откликаясь, куда-то в темную круговерть убрели через сходящуюся воронку парковой аллеи встряхивающая гривой Голубка и держащаяся за ее хвост Груня в светлом полушубке, в белых валенках и белом же, повязанном крест-накрест платке.

Степка на храпящем от возбуждения Эфире поехал к Мартыну.

Фрол на могучем мерине Матросе отправился в Черемошню за подмогой.

Ботя, о котором в суматохе попросту позабыли, дождался, пока все разошлись и разъехались, посадил в кошелку завернутую в шерстяную кофту и тревожно поскуливающую Феличиту и отправился на конюшню. Там он первым делом обшарил снятую с отдыхающего в деннике Казака седельную сумку, нашел то, что искал, и двинулся дальше, время от времени призывно посвистывая. Довольно быстро на зов и свист мальчика отозвался тот, кто был ему нужен…

– Эй, эй, Максим! Сарайя! Как там тебя еще! Очнись, да очнись же ты! Змерзнешь враз! Мне ж самой тебя с места не поворотить! И на санки не втащить ни разу. Дядька Максим!

Атя белкой скакала вокруг лежащего мужчины и довольно бестолково тягала его со всех сторон и за все части тела. Потрясла за плечи, подергала за ногу, похлопала по щекам, оттянула веко, довольно безжалостно потянула двумя пальцами за нос… Снег вокруг уже был ею частично разгребен, частично притоптан. Санки стояли поодаль. Жулик возбужденно повизгивал и ронял слюну с высунутого языка. Суки лежали, вытянув лапы, и лизали снег. Лохмач свернулся в клубок и спал в укрытии под вывороченными корнями, накрыв нос пушистым хвостом.

Долетели быстро – недавний наст держал и сани, и собак, и легкую Атю.

Но что теперь? Найденный Атей человек никак не желал приходить в себя.

– Э-э-э-й! – звонко завопила Атя. – Сю-у-у-да-а-а!

Прислушалась к гулу метели, к треску падающих где-то деревьев.

Пожала плечами.

Села, обхватив колени руками, привалилась спиной к лежащему на снегу человеку, рупором приложила ладони ко рту и продолжала кричать через равные промежутки времени.

Внезапно из-за деревьев с утробным рычанием выскочил какой-то зверь, покатился по снегу мохнатый клубок.

– А-а-а! – завизжала Атя, вскакивая в уверенности, что на Жулика напал волк. Обе суки тоже вскочили и вздыбили загривки, избегая, однако, вмешиваться в неожиданную свару.

– Жулика, Жулика держи! – крикнул появившийся из леса Ботя и обеими руками вцепился в загривок предполагаемому волку.

Довольно быстро собак удалось растащить и привязать ремнями к деревьям.

Маленькая черная лошадка переступала мохнатыми ножками и перебирала губами веточки.

– Ага! – удовлетворенно сказала Атя брату. – Это ты. А вот Максим лежит. А как ты меня нашел?

– Я для надежности взял всех, кто может искать, – ответил обстоятельный Ботя. – Феличита искала тебя по твоей кофте. Бывший вожак, которого за злобу от дела отставили, по ремням искал Жулика, чтобы порвать его в клочки, и Максима по его перчаткам, которые я в сумке нашел. Черныш искал упряжку целиком, он же привык с ними гулять. Ну а я ими всеми командовал…

– Очень хорошо, – похвалила брата Атя. – А что мы теперь будем делать? Максим без памяти лежит, я его разбудить не сумела. Может, он помер уже. Но так вроде теплый…

– Уши терла? – деловито спросил Ботя.

– Не-а. А надо уши? Я щас! – воодушевилась Атя. – А чем тереть? Снегом? Или просто руками?

– Лучше варежками. А я пока костер разведу…

Ботя оказался прав – после энергичного растирания ушей Максимилиан застонал и на мгновение приоткрыл глаза.

– Ты Синеглазка? – еле слышно спросил он склонившуюся над ним Атю.

– Не, я Бабка-Ёжка! – ответила Атя, продолжая свои «оживляющие» мероприятия, и крикнула брату. – Живой он! Разговаривает! Согреть его надо!

Ботя между тем наломал мелких веток, достал из сумки завернутые в рогожку спички и с помощью бересты развел маленький костерок, который все время норовил провалиться под снег.

– Вот, лыжину евонную подложи, – посоветовала Атя. – И палки. Заодно топливо будет. Я их тут недалече нашла, по следу. Он недалеко уполз-то…

– Не, жалко, – сказал хозяйственный Ботя, и тут же сообразил. – Лыжа – это хорошо. Гляди: на таком костре мы его никак не согреем. Он помрет раньше, у него же нынче кровь в членах не движется никак и как раз замерзнет. И на санках нам его безпамятного не удержать. А вот на лыжи мы его с тобой закатим вполне, привяжем собачьими ремнями, а Черныш потащит. А собаки пусть вперед бегут, дорогу уминать. Они у тебя команду «Домой!» знают?

Атя улыбнулась и кивнула:

– Да если тот сзади будет, так Жулик и без команды побежит, только пятки засверкают! Сейчас я его отвяжу и Лохмача попробую растолкать…

– Вот и ладно. Давай-ка поскорее, пока свет от костра есть. У меня в сумке факел припрятан, но он еще пригодится, чтоб не заплутать…

Старая Голубка и могучий Эфир нашли друг друга и общую пропажу почти одновременно, перед рассветом.

Освещая факелом сереющий снег, маленькая процессия двигалась с комичной важностью гномьего шествия. Впереди всех, злобно огрызаясь на весь мир, шел крупный пегий пес. За ним Ботя вел под уздцы с трудом ступающего по глубокому снегу пони. Оба – и ребенок, и маленькая лошадка – явно были на пределе своих сил. Легконогая Атя бодро подпрыгивала вокруг странной волокуши, из-под которой в разные стороны торчали обломки лыж, палок и прочей амуниции. На волокуше лежал густо обсыпанный снегом и обмотанный ремнями и шарфами Максимилиан Лиховцев. Позади всего Лохмач тащил маленькие санки и как будто бы спал на ходу. В санках сидела Феличита и тоненько простуженно поскуливала.

Степка с Агриппиной не обменялись ни единым словом, взглядов и жестов им вполне хватило. Максимилиана согласно взвалили на Эфира впереди Степки, Ботю посадили на Голубку (мальчик сразу же склонился к ее шее и как будто сомлел), туда же хотели отправить и Атю. Но девочка воспротивилась, сноровисто распрягла Лохмача («Он один и к завтрему не доедет!»), приладила упряжь на бывшего вожака, сунула за пазуху Феличиту и в вихре снежной пыли, не взрывая наст и потому обгоняя всех, с пронзительным каюрским криком: «Хоть! Хоть! Хоть!» – понеслась к усадьбе.